Вместе с С.Я.Чумаковым, И.А.Селивановым и Н.С.Козловым Антон Михайлович стал инициатором возрождения в педагогическом институте факультета биологии и химии, создания биологической станции «Кважва». Он проявил незаурядные способности организатора науки. По его инициативе при кафедре зоологии открывается аспирантура, проведено более 70 научных экспедиций в разные районы страны, в том числе на Дальний Восток, Белое море, в Нижнее Поволжье, Южную Украину, в Челябинскую область, Коми АССР.
Предлагаем вам фрагмент воспоминаний А.М. Болотникова о его фронтовых буднях:
«В ноябре 1940 года я был призван на действительную военную службу. Летом 1941 года наша дивизия по железной дороге стала двигаться на запад. Часть, где я служил, выехала в ночь с 22 на 23 июня. Поезд шел медленно. Первых немцев увидели 25-го: на железнодорожный узел Гомеля налетели три немецких самолета. Зенитки их не подпускали. Запомнилось, что все выскочили из вагонов и стали стрелять по самолетам из винтовок, а командир взвода даже из пистолета.С этого для меня началась война.
Затем часть двигается пешком к Днепру. Над нами висит самолет-корректировщик огня — «рама». Стали обстреливать его из орудий. Окапывались неохотно, медленно. Зато, когда на другой день налет повторился, окопались за 15—20 минут — жизнь учит.
Очень быстро научился узнавать: какой снаряд «мой», а какой нет. «Мой» снаряд визжит по-особому, начиная падать, можно успеть броситься на землю, а иногда даже хватает времени выбрать место поглубже.
Помню речушку Друть, я ее перебегал вброд несколько раз туда и обратно. Окопались за ней. Лежу... и что-то очень тихо. Впечатление, что остался только я один. Окоп — во ржи. Приподнялся: метрах в 150 броневик идет, и немцы идут цепью, с автоматами, постреливают. Я пригнулся, жутко стало, и бегом, пригнувшись, обратно через Друть. Оказывается, наши отступили и забыли обо мне. Удираю, пригнувшись — снаряды взрываются в воздухе и шрапнель стучит по земле: тук-тук-тук! Нашел своих, окопались. Нас бомбят девять самолетов. Гул стоит, грохот, земля сыплется, а мне очень хочется спать, буквально клюю носом — перевозбуждение.
...Вспоминаю случай, как я пленил немца. Бегу за ним по картофельному полю, кричу «Стой!». Бежит. Бросаю вдогонку гранату, он бежит от нее, а я на нее. Граната взрывается. К счастью, ни мне, ни ему осколков не достается. Он останавливается, поднимает руки. Убивать человека мне не хотелось, хотя мог бы это сделать. Помню, убеждал его наполовину по-русски , наполовину по-немецки, что не стоит воевать против Советского Союза.
Настоящая злость пришла позже. Хорошо помню удар осколка по каске во время артналета. Каска и голова гудит. Поднял осколок: сантиметров 4—5 в диаметре и еще горячий.
Два раза пересекал Днепр: туда, на запад, и обратно, в кузове машины по понтоному плоту. В воде — распухшие трупы.
19 июля за Днепром неподалеку от Рогачева утром пошли в атаку. Там я и был ранен в правую руку, в плечо. До этого были еще два незначительных ранения: около правого глаза осколком, и пуля черканула правую щеку. Вот и вся война.
Потом четыре месяца госпиталей. Рука оставалась неподвижной и в мае-июне 1942 года призван как нестроевик в химическую службу…»